Решил я опубликовать у себя в Блоге очередной нерукотворный пост, то есть тот, что не мною заготовлен. Пусто в Храме Пустоты, конечно. Здесь я стал редким гостем. Хотя нет. Вернее будет сказать "редким писателем". Не хочу оправдываться перед собственным Блогом, поскольку причины небезызвестные и те же, что и у преимущественного большинства блоггеров. Давеча месяц назад я обзавелся дневником на LiveJournal, но и там пишу не регулярно. А смысл, в принципе, себя заставлять? Это же не работа. Это дело настроения, сил, времени, занятости и прочего, и прочего. ЖЖ, станет более приоритетной страничкой для выражения своих повседневных и более перспективных мыслей, но и Блог этот сиротой не прибудет. Наполняемость его вне сомнения, но вот частота обновления прогнозированию не подлежит. Месяца эдак через полтора оформлю пост по моему новому клипу, работа над которым уже вступает в стадию капитальной проработки и подготовки финальной версии.
Сегодня же, с чего я и начал данный пост, захотелось зафиксировать в Храме Пустоты статью из нашего университетского научного журнала. Автором статьи выступает господин Крюков с факультета гуманитарного образования. Наткнулся на нее по воле случая, ибо искал тогда совершенно другое. Но попавшись на глаза, эта работа, чего греха таить, захватила и заинтриговала. Тематика немного жутковатая, наверное, но детишечки в Храм Пустоты не наведываются, а те, что постарше переживут. Ну или пройдут мимо. Ничего гениального и феноменального в статье нет, но работа интересная. Ядро для размышления задала, а это главное – дальнейшее уже за собственными _философствованиями_. По затрагиваемой проблеме не фанатею, но знаком с нею не понаслышке и дважды сталкивался с этим актом в своем близком кругу. И я до сих пор ищу ответы. Знаю, что по прошествии стольких лет я уже их не найду, но хотя бы что-то понять.. Статья сия по большей части поведала очевидные и уже известные мне вещи. Но было и что-то новенькое, а это уже плюсъ. Для собственного удобства разделил работу на несколько частей, чтоб не делать из поста очередного исполина.
Смерть, вызывающая леденящий ужас в человеческой душе, может превратиться в благо, предмет стремления, даже вожделения. В ней одной может видеться выход и достижение покоя и отдохновения. Смерть может стать целью.
Конечно, любая смерть связана с определенными эмоциональными переживаниями: одиночеством, неверием в случившееся, сердечной болью и душевными мучениями. В случае самоубийства эти эмоции достигают невероятной силы. Не только потенциальные самоубийцы испытывают сильное психическое напряжение, но и те, кто остаётся в живых, – близкие, родные, друзья испытывают боль от разлуки, сильные чувства вины, стыда и гнева. Акт саморазрушения ставит перед ними очевидный вопрос: почему это произошло?
Самоубийство – постоянный спутник человеческой цивилизации с древних времён и до наших дней. Окутанное тайной – оно вызывало непонимание общества и тем самым порождало к себе неоднозначное отношение. Будь-то искупление позора, доказательство верности, философия бытия, вызов несправедливости или порыв отчаяния, – самоубийство всегда потрясало окружающих и требовало от общества формирования какого-то отношения к нему.
Античные стоики считали, что человеку следует вести
«жизнь, соответствующую природе». Поэтому, когда обстоятельства делают существование человека невыносимым, можно добровольно расстаться с жизнью посредством самоубийства. Эпикурейцы, основываясь на том, что целью жизни является достижение удовольствия, полагали суицид вполне приемлемым выбором для человека. Когда жизнь более не приносит счастья, самоубийство становится приемлемой альтернативой, «смерть для нас ничто, потому что, когда мы есть, смерти нет, ко-гда смерть есть, нас нет». Римский философ Луций Анней Сенека считал, что вопрос состоит даже не в том, чтобы умереть раньше или позже, а в том, чтобы умереть хорошо или плохо. «Умереть хорошо – значит избежать опасности жить плохо».
Но и в те далекие времена не все соглашались с произволом бегства к смерти и осуждали суицид. Религиозная традиция всегда накладывала на самоубийство табу. Древние израильтяне были очень озабочены выживанием их малого кочевого племени и рассматривали самоубийство, совершаемое даже одним иудеем, как угрозу продолжению рода всего народа. Другие религиозные верования видели в суициде отвержение Бога и отказ от вечной жизни. Георг Гегель полагал, что сущность человеческого Духа состоит в том, чтобы страдать в предвидении смерти и тем не менее оставаться в живых. Самоубийство же представляет собой поступок, который отрицает ценность человеческой жизни.
Государства, как и религии, осуждали суицид, вводились даже законы, наказывавшие людей, выживших после попытки покончить жизнь самоубийством. Однако когда дело касалось непосредственно интересов государства или религий, человеку разрешали лишить себя жизни ради высокой цели, выполнить свой долг перед государством, обществом, Родиной. «Умереть за Родину – это прекрасно», – внушают людям с малых лет во всех странах мира. Если ты пожертвовал собой во имя Родины, ты герой, – убеждают людей. И никто не задумывается о пещерной дикости подобных лозунгов, доставшихся нам в наследство от борьбы первобытных племен за территорию, еду, женщин, власть.
Самоубийство как явление, вероятно, связано с человеческой психикой. Еще Фрейд считал, что самоубийство имеет непосредственное отношение к инстинктам. По Фрейду, есть два вида влечений: один из них – инстинкт жизни, Эрос, другой – это влечение к смерти, разрушению, агрессии, Танатос. Эрос со временем стареет, вечный же Танатос остается действенным «до самого конца, на всем протяжении жизни человека, достигая своей цели лишь приводя его к смерти». Однако объяснить всю широту суицидального поведения, основываясь только на инстинктах, явно не удается. Глубоко осознавая сложность жизни, следует признать, что суицид является чем-то большим, чем просто частным случаем инстинкта самоуничтожения.
Даже случаи самоубийств животных объяснить только на основе инстинктов было бы спорно. Например, касатки после смерти спутника жизни кончают жизнь с помощью прямого или непрямого самоубийства. Неизвестно, является ли это проявлением инстинктов или признаком высокой стадной интеграции, когда потеря воспринимается как утрата части чего-то целого.
Смерть, вызывающая леденящий ужас в человеческой душе, может превратиться в благо, предмет стремления, даже вожделения. В ней одной может видеться выход и достижение покоя и отдохновения. Смерть может стать целью.
Конечно, любая смерть связана с определенными эмоциональными переживаниями: одиночеством, неверием в случившееся, сердечной болью и душевными мучениями. В случае самоубийства эти эмоции достигают невероятной силы. Не только потенциальные самоубийцы испытывают сильное психическое напряжение, но и те, кто остаётся в живых, – близкие, родные, друзья испытывают боль от разлуки, сильные чувства вины, стыда и гнева. Акт саморазрушения ставит перед ними очевидный вопрос: почему это произошло?
Самоубийство – постоянный спутник человеческой цивилизации с древних времён и до наших дней. Окутанное тайной – оно вызывало непонимание общества и тем самым порождало к себе неоднозначное отношение. Будь-то искупление позора, доказательство верности, философия бытия, вызов несправедливости или порыв отчаяния, – самоубийство всегда потрясало окружающих и требовало от общества формирования какого-то отношения к нему.
Античные стоики считали, что человеку следует вести
«жизнь, соответствующую природе». Поэтому, когда обстоятельства делают существование человека невыносимым, можно добровольно расстаться с жизнью посредством самоубийства. Эпикурейцы, основываясь на том, что целью жизни является достижение удовольствия, полагали суицид вполне приемлемым выбором для человека. Когда жизнь более не приносит счастья, самоубийство становится приемлемой альтернативой, «смерть для нас ничто, потому что, когда мы есть, смерти нет, ко-гда смерть есть, нас нет». Римский философ Луций Анней Сенека считал, что вопрос состоит даже не в том, чтобы умереть раньше или позже, а в том, чтобы умереть хорошо или плохо. «Умереть хорошо – значит избежать опасности жить плохо».Но и в те далекие времена не все соглашались с произволом бегства к смерти и осуждали суицид. Религиозная традиция всегда накладывала на самоубийство табу. Древние израильтяне были очень озабочены выживанием их малого кочевого племени и рассматривали самоубийство, совершаемое даже одним иудеем, как угрозу продолжению рода всего народа. Другие религиозные верования видели в суициде отвержение Бога и отказ от вечной жизни. Георг Гегель полагал, что сущность человеческого Духа состоит в том, чтобы страдать в предвидении смерти и тем не менее оставаться в живых. Самоубийство же представляет собой поступок, который отрицает ценность человеческой жизни.
Государства, как и религии, осуждали суицид, вводились даже законы, наказывавшие людей, выживших после попытки покончить жизнь самоубийством. Однако когда дело касалось непосредственно интересов государства или религий, человеку разрешали лишить себя жизни ради высокой цели, выполнить свой долг перед государством, обществом, Родиной. «Умереть за Родину – это прекрасно», – внушают людям с малых лет во всех странах мира. Если ты пожертвовал собой во имя Родины, ты герой, – убеждают людей. И никто не задумывается о пещерной дикости подобных лозунгов, доставшихся нам в наследство от борьбы первобытных племен за территорию, еду, женщин, власть.
Самоубийство как явление, вероятно, связано с человеческой психикой. Еще Фрейд считал, что самоубийство имеет непосредственное отношение к инстинктам. По Фрейду, есть два вида влечений: один из них – инстинкт жизни, Эрос, другой – это влечение к смерти, разрушению, агрессии, Танатос. Эрос со временем стареет, вечный же Танатос остается действенным «до самого конца, на всем протяжении жизни человека, достигая своей цели лишь приводя его к смерти». Однако объяснить всю широту суицидального поведения, основываясь только на инстинктах, явно не удается. Глубоко осознавая сложность жизни, следует признать, что суицид является чем-то большим, чем просто частным случаем инстинкта самоуничтожения.
Даже случаи самоубийств животных объяснить только на основе инстинктов было бы спорно. Например, касатки после смерти спутника жизни кончают жизнь с помощью прямого или непрямого самоубийства. Неизвестно, является ли это проявлением инстинктов или признаком высокой стадной интеграции, когда потеря воспринимается как утрата части чего-то целого.
Дюркгейм считал, что «уже в силу того, что высшие формы человеческой деятельности имеют коллективное происхождение, они преследуют коллективную же цель. Поскольку они зарождаются под влиянием общественности, постольку к ней же относятся и все их стремления: можно сказать, что эти формы являются самим обществом, воплощенным и индивидуализированным в каждом из нас». Но для того чтобы подобная деятельность имела разумное основание, сам объект, которому она служит, не должен быть безразличным для общества. Индивид может быть привязан к этой деятельности настолько, насколько он привязан к обществу. Наоборот, чем сильнее он оторван от общества, тем более он удален от жизни, для которой оно одновременно является и источником, и целью.Таким образом, Эмиль Дюркгейм установил взаимосвязь суицида – поступка конкретного индивида – с окружением, в котором он существует. Он утверждал, что самоубийство может быть лучше объяснено как реакция человека на особенности общества, в котором он живет. Основываясь на собственной социологической теории, Дюркгейм описал три вида суицида: эгоистический, альтруистический и аномический. Эти виды самоубийства соответствуют трем типам ориентации человека по отношению к другим людям, детально разработанным социокультурной теорией личности Карен Хорни. Это ориентации «от людей», «на людей» и «против людей».
Обычно человеку присуща большая гибкость поведения, он способен менять стратегии сообразно обстоятельствам. Но когда человек не в состоянии сделать правильный выбор между этими тремя стратегиями, когда он решает встающие перед ним вопросы или строит отношения с другими людьми, он использует только одну из трех стратегий поведения, годится она в данной ситуации или нет. В лучшем случае это может привести к неврозу, в худшем – к попытке самоубийства.
Комментариев нет:
Отправить комментарий